" Сенсации и замечания госпожи Курдюковой
за границею, дан л'этранже
(глава 1. Отъезд)"

Мне сказали доктора:  

“Мадам Курдюков! Пора  

Вам бы на воды в Германью...  

Там найдете вы компанью  

Лордов, графов и князей -  

Препорядочных людей.  

Вам понравится Европа.  

Право, мешкать иль не фо па,  

А то будете малад.  

Отправляйтесь-ка в Кронштадт”. 

Вот в дорогу я пустилась:  

В город Питер дотащилась  

И промыслила билет  

Для себя, э пур Анет,  

И пур Харитон ле медник.  

Сюр ле пироскаф “Наследник”  

Погрузила экипаж,  

Приготовилась в вояж. 

Но на Бердовой машине  

Вздумалось моей кузине  

Бедную меня, малад,  

Проводить жюск'а Кронштадт.  

Берег весь кипит народом  

Перед нашим пароходом:  

Де мамзель, де кавалье,  

Де попы, дез офисье,  

Де коляски, де кареты,  

Де старушки, де кадеты,  

Одним словом, всякий сброд.  

Задымился пароход,  

В колокольчик застучали,  

Все платками замахали,  

Завозились ле мушуар,  

Все кричат: “Адье, бонсуар,  

Ревене, не м'ублие па!”  

Отвязалася зацепа,  

Мы пустились по водам,  

Как старинная мадам  

При начале менуэта.  

Не догонит нас карета:  

Мы летим, как соколы!  

Рассекаются валы,  

Дом за домом пропадает,  

Меньше, меньше убывает,  

И ле Петербург исчез  

В мрачной синеве небес. 

Пригорюнясь об отчизне,  

Я подумала о жизни.  

Право, то ж бывает с ней:  

Много в юности затей,  

Передряг, любви, - невзгоды  

Протекут, промчатся годы,  

И вся эта кутерьма  

Исчезает, как дома. 

Кстати, берег Петергофа  

Нам синеется. Здорово,  

Старый друг минувших лет!  

Я была эн пё кокет,  

Помню, N.N. волочился,  

И чуть-чуть... Но он женился,  

Завладела им жена...  

Я осталася верна  

Господину Курдюкову.  

Но адье и Петергофу;  

Вот является Кронштадт.  

Сердцу русскому он клад:  

Он Петра напоминает;  

Дух Петра в нем обитает,  

И теперь его гранит  

“Не ме туш па” говорит.  

Вот и пироскаф “Наследник”!  

О великий проповедник  

Всех морских тревог и мук,  

Ты, мусье, капитан Кук,  

Дай твое мне красноречье,  

Дай перо нечеловечье,  

Описать на твой манер  

Наше странствие пар мер. 

Я взошла. Зовут обедать!  

Хорошо б дине отведать,  

Но куда - уж места нет!  

Пропадает мой обед.  

Я на палубу взбежала,  

Капитана отыскала,  

Говорю: мон капитен,  

Он в ответ мне: “Нихт ферштейн!”  

Немец на беду копченый,  

По-французски не ученый.  

Я не знаю л'алеман;  

Ну, признаться, - се шарман!  

Уж мне это компанейство:  

Настоящее злодейство -  

Привилегию давать,  

Чтоб меня не понимать,  

Чтоб осталась я голодной!  

Я с улыбкой благородной  

Отошла, но мой обед  

Отомстила сюр Анет.  

С ней за всё, про всё ругалась.  

Тут с кузиной я рассталась:  

Бердова машина прочь. 

Солнце скрылось, вот уж ночь,  

Что ж не едем? Там с паспортом  

Что-то возится над портом  

Аккуратный капитан:  

Хочет знать, пуркуа, коман  

Отправляемся в дорогу.  

Было время, слава богу,  

Рассмотреть, но ах, гате,  

Всё у нас формалите!  

Есть всегда крючок запасный.  

Но вот полночь. Месяц ясный  

Расходился в небесах,  

И на дремлющих волнах  

Он излил свое сиянье.  

В сердце томное мечтанье  

О былом, о старине;  

Мне явились, как во сне,  

Те боскеты, те приюты,  

Роковые те минуты,  

Где впервые Курдюков  

Объявил мне про любовь.  

Я жеманилась сначала,  

Но потом сама сказала,  

Поразнежась: “Пуркуа па?  

Адресуйтесь а папа!”  

Но вот подъезжает шлюпка.  

В ней, раздутый, точно губка,  

Офицер сидит рябой.  

“Отправляйся, бог с тобой! -  

Он кричит, подав бумаги. -  

Пассажиры - не бродяги;  

Капитейн, адье, фарцу!”  

Дело, стало быть, к концу.  

Точно, пароход дымится;  

Мы идем, волна клубится  

Под колесами у нас,  

И Кронштадт пропал из глаз. 

Посмотреть бы, компаньоны  

Каковы, что за фасоны?  

Одним словом, кто они?  

А то, боже сохрани,  

Не диковинка, пететер,  

Так сказать, се компрометер.  

Ну, приступим: вуаси  

Знатный барин де Рюсси.  

Он в плаще, в очках, в фуражке;  

Не узнаешь по замашке,  

Кто такой. Но вот малер,  

С ним заговорил актер,  

Просто из французской труппы.  

А вон там, какие группы!  

Офицеры, шкипера,  

Шамбеляны, повара -  

Разночинство, развращенье,  

Вавилонское смешенье!  

Вот опять актер франсе  

Разговор рекомансе  

С графом, будто б с своим братом.  

Я бы с этим сопостатом  

Поступила, но гляжу -  

Всюду то же нахожу:  

В креслах Гамбсова изделья,  

Что дарят для новоселья,  

Дама знатная сидит.  

С нею каждый говорит,  

Всяк подходит, кто желает,  

И с сигаркой подседает.  

Вон с козлиной бородой,  

Знать, французик молодой,  

Во всю мочь горланит песни;  

Не умолкнет он, хоть тресни.  

А тут N.N., балагур,  

Что а муа фезе ла кур,  

Говорит стихи плохие,  

Иногда хоть и смешные,  

Me пуртан са не ва па...  

Здесь фамилия попа.  

Для меня весьма забавный  

Поп наш русский, православный:  

Бритый, чесаный, одет,  

Как отставленный корнет  

За дурное поведенье, -  

Ну, какое здесь почтенье?  

Поп, по мне, без бороды  

Не годится никуды.  

Ходит под руку с женою  

Иль с сестричкой молодою,  

Когда ж говорит адью,  

Так целует попадью,  

Что не знаешь, что и будет:  

Ну а вдруг он честь забудет  

И приличия? Тогда  

Все мы денемся куда?  

Дамам будет очень стыдно,  

Даже несколько обидно:  

Есть ведь дамы без мужей.  

Батька, лесс бьен оближе! 

Тут толкуют о натуре,  

Больше ж о литературе,  

Аматеры де вояж,  

И какую ералашь!  

То Вольтера, Ламартина,  

То другого господина  

Превозносят до небес;  

То Байрону перевес  

Присуждают официально,  

То Гюго бранят формально;  

А там, далее от них,  

Целый фронт старух больных  

Чулки вяжут что есть мочи  

С утра раннего до ночи.  

Так успели надоесть,  

Что не знаешь, где и сесть.  

Тут гуляет горделиво  

Цампа, что ли, Альмавива,  

В синей епанче одет!  

Эн курье де кабинет,  

Англичанин с рожей красной.  

Верно, человек опасный!  

Он ни с кем не говорит;  

То сигарку закурит,  

То присядет, то напьется,  

То сам про себя смеется,  

То глядит на фирмаман,  

И всегда ан мувеман.  

Так мы плыли двое суток;  

Очень скучно, кроме шуток;  

Как вдруг появился мне  

Остров Борнгольм в стороне.  

Остров Борнгольм! Кто не знает?  

Русский всякий тут вздыхает,  

Потому что Карамзин  

Сочинил роман один  

Пречувствительный, презнатный,  

И притом весьма приятный.  

Мне же - что таить грехи? -  

Очень нравятся стихи:  

“Законы осуждают  

Предмет моей любви”, -  

Они напоминают  

Волнение в крови,  

Когда, будучи при месте,  

Кажется, рублей за двести,  

Мой супруг попал под суд,  

Как я их певала тут!  

Как я в горести мечтала,  

Что в Борнгольме я вздыхала.  

В мыслях слились Курдюков,  

И законы, и любовь.  

Он неправ, конечно, - что же,  

Он мой муж, великий боже!  

Я, законная жена,  

Сожалеть о нем должна.  

Но еще одна секунда -  

И уж берег Травемюнда.  

Наяву ли то, во сне?  

Я в немецкой стороне!  

Для меня все вещи новы:  

И немецкие коровы,  

И немецкая трава!  

Закружилась голова;  

Вне себя от восхищенья;  

Всё предмет мне удивленья!  

Но морской мой кончен путь,  

И пора мне отдохнуть. 

1840-44