" Версаль"

По этой дороге, спеша во дворец, 

бесчисленные Людовики 

трясли в шелках золоченых каретц 

телес десятипудовики. 

И ляжек своих отмахав шатуны, 

по ней, марсельезой пропет, 

плюя на корону, теряя штаны, 

бежал из Парижа Капет. 

Теперь по ней веселый Париж 

гоняет авто рассиян,-  

кокотки, рантье, подсчитавший барыш, 

американцы и я. 

Версаль. Возглас первый: 

"Хорошо жили стервы!" 

Дворцы на тыщи спален и зал -  

и в каждой и стол и кровать. 

Таких вторых и построить нельзя -  

хоть целую жизнь воровать! 

А за дворцом, и сюды и туды, 

чтоб жизнь им была свежа, 

пруды, фонтаны, и снова пруды 

с фонтаном из медных жаб. 

Вокруг, в поощренье жантильных манер, 

дорожки полны статуями -  

везде Аполлоны, а этих Венер 

безруких,- так целые уймы. 

А дальше - жилья для их Помпадурш -  

Большой Трианон и Маленький. 

Вот тут Помпадуршу водили под душ, 

вот тут помпадуршины спаленки. 

Смотрю на жизнь - ах, как не нова! 

Красивость - аж дух выматывает! 

Как будто влип в акварель Бенуа, 

к каким-то стишкам Ахматовой. 

Я все осмотрел, поощупал вещи. 

Из всей красотищи этой 

мне больше всего понравилась трещина 

на столике Антуанетты. 

В него штыка революции клин 

вогнали, пляша под распевку, 

когда санкюлоты поволокли 

на эшафот королевку. 

Смотрю, а все же - завидные видики! 

Сады завидные - в розах! 

Скорей бы культуру такой же выделки, 

но в новый, машинный розмах! 

В музеи вот эти лачуги б вымести! 

Сюда бы - стальной и стекольный 

рабочий дворец миллионной вместимости,-  

такой, чтоб и глазу больно. 

Всем, еще имеющим купоны и монеты, 

всем царям - еще имеющимся - в назидание: 

с гильотины неба, головой Антуанетты, 

солнце покатилось умирать на зданиях. 

Расплылась и лип и каштанов толпа, 

слегка листочки ворся. 

Прозрачный вечерний небесный колпак 

закрыл музейный Версаль. 

1925